Смертная казнь за и против таблица
CC BY. Русские криминалисты пореформенного периода, исходя из того, что в цивилизованном обществе смертная казнь должна быть изъята из системы уголовных наказаний, решительно выступали против нее. Так, 17 титул Частной распространенной эклоги — основного уголовно—правового акта Византийской империи того периода — предусматривал смертную казнь за оскорбление величества и заговор против императора или империи.
Опрос среди жителей России проведен Левада-Центром мая года по репрезентативной всероссийской выборке городского и сельского населения объемом человек в возрасте от 18 лет и старше в населенных пунктах, 50 субъектах РФ. Исследование проводится на дому у респондента методом личного интервью. Распределение ответов приводится в процентах от общего числа опрошенных вместе с данными предыдущих опросов.
Подпишитесь, чтобы быть в курсе последних исследований! Кого расстреливают, особенно в Белоруссии, это ещё та тема и мнений, противоречивых, очень много.
Основная масса, находящихся там раньше, адекватные парни совершившие ошибку.
Процент рецидива с этой спецзоны очень низок, так как побывавшие там по-другому смотрят на мир и правильно оценивают свои перспективы. Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом.
Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев. Веб-сайт создан на WordPress. Оформите подписку, чтобы продолжить чтение и получить доступ к полному архиву.
Type your email…. Читать дальше. The EHU Times. ЗА Защита общества от повторного преступления со стороны судимого. Например, колумбиец Педро Алонсо Лопес за убийство четырех человек был приговорен к восьми годам лишения свободы. Но после освобождения его руками было убито около трехсот жертв.
Экономия бюджета. Как правило, содержание преступника в тюрьме требует значительного расхода бюджетных средств , в частности зарплату охранным структурам. То есть совершивший преступление против общества, будет этим же обществом и финансироваться. Предупреждение остальным. Неизбежность наказания через смертную казнь может являться хорошим сдерживающим фактором для многих видов преступления. Например, в Китае смертная казнь распространяется не только на жестокие убийства, но и на взятки или а торговлю наркотиками.
Приостановление исполнения приговора к смертной казни до особого указа Сената привело к тому, что тюрьмы оказались переполнены людьми, осужденными к этому суровому виду наказания. И только через десять лет, 30 сентября года, издается указ, в котором подтверждается, что «приговоренным к смертной казни смертной экзекуции до рассмотрения и точного о них указа не чинить», а для того, чтобы осужденные не оставались безнаказанными, — предписывается ссылать их в Рочервик и в иные места, подвергать жестокому наказанию кнутом, рвать ноздри и клеймить словом «вор».
Весь гуманизм и добрые пожелания Елизаветы лопались как мыльные пузыри в результате замены смертной казни «жестоким наказанием кнутом».
По ироническому и довольно меткому замечанию князя М. Щербатова: «кнут палача — горше четвертования», ибо наказание кнутом обрекало осужденного на медленную и мучительную смерть. В году была создана седьмая по счету, начиная с конца XVII века, кодификационная комиссия, в задачу которой входило составление проекта нового уложения.
В апреле года комиссия направила в сенат две части проекта: «судную» и «криминальную». Сенат одобрил обе части проекта и представил их на утверждение императрице. Однако Елизавета Петровна их не утвердила.
Ее смущала опять—таки смертная казнь, изобиловавшая в криминальной части проекта. Кроме обыкновенных видов смертной казни — отсечения головы и повешения, в проекте фигурировали сожжение, колесование, залитие горла раскаленным металлом, повешение за ребро и, наконец, неведомая ранее русскому уголовному законодательству — разорванце на части пятью лошадьми, назначаемое за тяжкие политические преступления.
Смертная казнь по проекту могла назначаться даже за кражу на сумму свыше 40 рублей и за любую кражу, совершенную в третий раз. Указы Сената от 25 мая и 18 июня года предписывали заменять смертную казнь другими наказаниями — вечной ссылкой на каторжные работы после публичного наказания кнутом и клеймения.
Практически смертная казнь сохранялась только за государственные, воинские и карантинные преступления. Таким образом, несмотря на все попытки Елизаветы отменить смертную казнь, ее благие намерения в решении этого вопроса привели лишь к формальному исключению смертной казни, ибо она оставалась в замаскированном виде — в форме засечения кнутом, плетьми, батогами, розгами. Гуманные побуждения русской императрицы не нашли поддержки ни у дворянства, ни у представителей тогдашней чиновничье—бюрократической системы.
Напротив, вызвали определенное противодействие воплощению идеи об отмене смертной казни. Да и сама императрица не была последовательна в реализации своего замысла, ибо проводимая ею линия на отмену смертной казни характеризовалась известной двойственностью.
Об этом свидетельствуют сопоставление и анализ ряда изданных по ее велению законодательных актов. С одной стороны, она считала необходимым сохранение смертной казни для устрашения разбойников, а с другой — довольно четко выражала отвращение к смертным казням и приостанавливала их.
В эпоху царствования Екатерины II появляются новые идеи как о наказании вообще, так и о смертной казни в частности. Эти идеи получили воплощение в екатерининском Наказе года. Он представлял собой концентрированное выражение идей «просвещенного абсолютизма». Не разделяя атеистические идеи просветителей, императрица уже в самом начале помещает обращение к богу.
В нашу задачу не входит анализ этого труда Екатерины II, но поскольку в нем ряд статей посвящен проблемам смертной казни, то именно под этим углом зрения мы его кратко рассмотрим. Следует отметить, что Наказ не имел практического значения, ибо ему не была придана сила законодательного акта.
В этом произведении, являющемся важным историческим документом второй половины XVIII века, было выражено философско—этическое, политическое и правовое кредо Екатерины II. В Наказе по вопросам уголовного наказания воспроизведены многие идеи и положения Вольтера, Монтескье и Беккариа. Наказ был направлен на отзыв Дидро и Вольтеру. Екатерина проводит мысль о необходимости соответствия наказания преступлению и о назначении различных наказаний за различные преступления. Наказание должно быть «скорое, потребное для общества, умеренное сколь можно при данных обстоятельствах, уравненное с преступлением и точно показанное в законах».
Цель наказания, по мнению Екатерины, состоит не в том, «чтоб мучить тварь чувствами одаренную; они на тот конец предписаны, чтоб воспрепятствовать виноватому, дабы он впредь не мог вредить обществу, и чтобы отвратить граждан от соделания подобных преступлений». Несколько статей Наказа посвящено и смертной казни. Екатерина ставит вопрос в такой плоскости: «смертная казнь полезна ли и нужна ли в обществе для сохранения безопасности и доброго порядка?
А в следующей статье дает ответ на этот вопрос, вполне ясный и определенный. Я здесь говорю: в обыкновенном общества состоянии: ибо смерть гражданина может в одном только случае быть потребна, сиречь, когда он лишен будучи вольности, имеет способ и силу могучую возмутить народное спокойство. Случай сей не может нигде иметь места, кроме когда народ теряет, или возвращает свою вольность, или во время безначалия, когда самые беспорядки заступают место законов.
А при спокойном царствовании законов и под образом правления соединенными всего народа желаниями утвержденным, в государстве противу внешних неприятелей защищенном, и внутри поддерживаемом крепкими подпорами, то есть силою своею и вкоренившимся мнением во гражданах, где вся власть в руках Самодержца: в таком государстве не может в том быть никакой нужды, чтоб отнимати жизнь у гражданина.
Двадцать лет государствования Императрицы Елизаветы Петровны подают отцам народов пример к подражанию изящнейший, нежели самые блистательные завоевания». А в следующей статье говорится: «не чрезмерная жестокость и разрушение бытия человеческого производит великое действие в сердцах граждан, но непрерывное продолжение наказания». И наконец: «Смерть злодея слабее может воздержать беззакония, нежели долговременный и непрерывно пребывающий пример человека, лишенного своей свободы для того, чтобы наградить работою своею чрезо всю его жизнь продолжающеюся вред им сделанный обществу.
Ужас, причиняемый воображением смерти, может быть гораздо силен, по забвению в человеке природному оной противустоять не может. Правило общее: впечатления во человеческой душе стремительные и насильственные тревожат сердце и поражают, но действия их долго в памяти не остаются.
Чтобы наказание было сходно с правосудием, то не должно тому иметь большего степени напряжения как только, чтоб оно было довольно к отвращению людей от преступления.
Итак, я смело утверждаю, что нет человека, который бы хотя мало подумавши, мог положити в равновесии, с одной стороны преступление, какие бы оно выгоды не обещало; а с другой всецело и со жизнию кончающееся лишение вольности» [41].
Из этих положений Наказа становится очевидным, что хотя Екатерина II была противницей смертной казни, однако допускала возможность ее применения в двух случаях: 1 если преступник, не будучи казнен, сможет и из места своего заключения «возмутить народное спокойствие»; 2 если «самые беспорядки заступают место законов», что бывает только во время «безначалия».
Но если смертная казнь по Наказу принципиально допустима и может применяться во время беспорядков или во время «безначалия», то тем самым, как справедливо отмечал профессор Б. Ошерович, «открывался большой простор для ее применения, ибо при желании самые скромные требования народа, предъявляемые царским властям, могли быть признаны выражением безначалия и беспорядка» [42].
К вышеизложенному следует добавить, что в одной из статей Наказа, развивая свои соображения о смертной казни, Екатерина заявляет, что «гражданин бывает достоин смерти, когда он нарушает безопасность даже до того, что отнял у кого жизнь, или предпринял отнять». Другими словами, наказание смертной казнью рассматривается ею как «обратное воздаяние». И, завершая свои рассуждения о смертной казни, Екатерина неожиданно заявляет, что «смертная казнь есть некоторое лекарство больного общества».
Данное положение никак не согласуется со всеми предыдущими положениями Наказа о смертной казни. Таким образом, в Наказе наличествует определенная двойственность в оценке смертной казни. И эта двойственность позволяет увидеть, что автор таких идей о смертной казни в своей практической деятельности окажется далеко не на высоте гуманности и высшей целесообразности, а «его дела, при первом же удобном случае, разойдутся со словом против смертной казни и будут скорее сочетаться с другим, хотя кратким, но более соответствующим природе автора» [43].
Прогрессивные и гуманные идеи Наказа не повлияли на законодательство о смертной казни и практику ее применения в этот период. Например, 17 августа года Екатерина издала Манифест о казни путем четвертования подпоручика Смоленского пехотного полка Василия Мировича, организовавшего вместе с другими офицерами заговор в целях освобождения из Шлиссельбургской крепости заточенного в ней слабоумного царевича Ивана Антоновича сына императрицы Анны Леопольдовны и провозглашения его императором [44].
А 13 февраля года в изданной по указанию Екатерины Инструкции землемерам прямо указывалось на применение смертной казни за ряд преступных деяний с выводом дел о них из общей подсудности и передачей в военные суды. После волнений заводских крестьян русская императрица — «поборница гуманности» — предлагала жалующихся на заводчиков «драть в Москве на разных площадях в торговый день плетьми с барабанным боем». Когда читаешь о казнях, которым были подвергнуты Емельян Пугачев и его сподвижники, то трудно поверить, что они имели место после опубликования Наказа.
В Указе от 10 января года было сказано: «Пугачеву учинить смертную казнь, четвертовать, голову взоткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех же местах сжечь… Перфирьева… четвертовать в Москве, Чике, он же и Зарубин… отсечь голову, и взоткнуть ее на кол для всенародного зрелища, а труп его сжечь с эшафотом купно».
Живым и ярким свидетельство казни Емельяна Пугачева в Москве на Болотной площади являются дошедшие до нас воспоминания Андрея Болотова, присутствовавшего при казни. Привожу их полностью. Итак, имели мы наивыгоднейшее и самое лучшее место для смотрения: и покуда его довезли, и довольно времени для обозрения эшафота и всего окружающего оный довольно еще просторного порожнего внутри круга. Эшафот воздвигнут был посреди оного, четверосторонний, вышиною аршин четырех и обитый снаружи со всех сторон тесом и с довольно просторным наверху помостом, окруженным баллюстрадом.
Вход на него сделан был только с одной стороны по лестнице. Посреди самого сего помоста воздвигнут был столб, с воздетым на него колесом, а на конце утвержденным на него железною острою спицею.
Вокруг эшафота сего в расстоянии сажен на двадцать поставлено было кругом и со всех сторон несколько виселиц, не выше также аршин четырех или еще ниже, и с висящими на них петлями и приставленными лесенками. Мы увидели подле каждой из них приготовленных уже палачей и самых узников, назначенных для казни, держимых тут стражами.
А таким же образом лежали некоторые и другие из их злодейского общества, скованные, при подножии самого эшафота. Не успела колесница подъехать с злодеем к эшафоту, как схватили его с ней и взведя по лестнице на верх оного, поставили на краю восточного его бока, против самых нас. В один миг наполнился тогда помост множеством палачей, узников и к ним приставов, ибо все наилучшие его наперсники и друзья долженствовали жизнь свою кончить вместе с ним на эшафоте, почему и приготовлены уже были на всех углах и сторонах оного плахи с топорами.
Подле самого же Емельки Пугачева явился тотчас секретарь, с сенатским определением в руках, а перед ним, внизу и подле самых нас, на лошади верхом, бывший тогда обер—полицмейстер г. Как скоро все установилось, то и началось чтение сентенции… Но нас занимало не столько слушание читаемого, как самое зрение на осужденного злодея… Он стоял в длинном нагольном овчинном тулупе, почти в онемении и сам вне себя и только что крестился и молился.
Вид и образ его показался мне совсем не соответствующим таким деяниям, какие производил сей изверг. Он походил не столько на зверообразного какого—нибудь лютого разбойника, как на какого—либо маркитантщика торговца в харчевне, в трактире или торговца, следующего в походе за войском.
Бородка небольшая, волосы всклокоченные и весь вид ничего незначущий и столь мало похожий на покойного императора Петра третьего, которого случалось мне так много раз и так близко видать, что я, смотря на него, сам себе несколько раз в мыслях говорил: — Боже мой!
До какого ослепления могла дойтить наша глупая и легковерная чернь, и как можно было сквернавца сего почесть Петром третьим! Между тем, как ни пристально мы на него смотрели, однако успели оглянуться и назад на стоящие вокруг эшафота виселицы.
На них увидели мы всех осужденных к смерти, взведенных на лестницы с надетыми на головы их тюриками [45] и с возложенными на шеи их уже петлями, а палачей, державших их и готовых при первом знаке столкнуть их с лестниц.
И как назначено было им в одну секунду умереть с своим начальником, то по самому тому и не могли мы видеть самое произведение их казни, которую, как думаю, и никто не видал, ибо всех глаза устремлены были на эшафот и на Пугачева. Как скоро окончили чтение, то тотчас сдернули с осужденного на смерть злодея его тулуп и все с него платье, и стали класть на плаху для обрубания, в силу сентенции, наперед у него рук и ног, а потом и головы.
Были многие в народе, которые думали, что не впоследствует ли милостивого указа и ему прощения, и бездельники того желали, а все добрые того опасались. Но опасение сие было напрасное: преступление его было не так мало, чтобы достоин он был какого помилования; к тому ж и императрица не хотела сама и мешаться в это дело, а предала оное в полное и самовластное решение сената; итак, должен он был неотменно получить достойную мзду за все его злодейства.
Со всем тем произошло при казни его нечто странное и неожиданное, и вместо того, чтоб, в силу сентенции, наперед его четвертовать и отрубить ему руки и ноги, палач вдруг отрубил ему прежде всего голову, и богу уже известно, каким образом это сделалось: не то палач был к тому от злодеев подкуплен, чтоб он не дал ему долго мучиться, не то произошло от действительной ошибки и смятения палача, никогда еще в жизнь своей смертной казни не производившего; но как бы то ни было, но мы услышали только, что стоявший там подле самого его какой—то чиновник вдруг на палача с сердцем закричал:.
В самый тот момент пошла стукотня и на прочих плахах и вмиг после того очутилась голова Пугачева, взоткнутая на железную спицу на верху столба, а отрубленные его члены и кровавый труп, лежащий на колесе. А в самую ту ж минуту столкнуты были с лестниц и все висельники, так что мы, оглянувшись, увидели их всех висящими и лестницы отнятые прочь. Превеликий гул от аханья и многого восклицания раздался тогда по всему несчетному множеству народа, смотревшего на сие редкое и необыкновенное зрелище.
Надлежало потом все части трупа сего изверга развозить по разным частям города и там сожигать их на местах назначенных, а потом прах рассевать по воздуху» [46].
В воспоминаниях А. Болотова, не преисполненных сочувствия к Пугачеву, имеется один существенный пробел: ничего не сказано об обращении Пугачева перед самой казнью с эшафота к народу, заполонившему Болотную площадь. Этот пробел восполняется свидетельством другого очевидца казни — И.
Дмитриева: «По прочтении манифеста, — читаем мы у этого автора, — духовник сказал несколько слов и сошел с эшафота. Читавший манифест последовал за ним. Тогда Пугачев сделал с крестным знаменем несколько земных поклонов, обратись к соборам, потом с уторопленным видом стал прощаться с народом: кланялся во все стороны, говорил прерывающимся голосом: «Прости, народ православный, отпусти, в чем я согрубил перед тобою, прости народ православный».
При сем слове экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний тулуп, стали раздирать рукава шелкового малинового полукафтана. Тогда он всплеснул руками, опрокинулся навзничь, и вмиг окровавленная голова уже висела в воздухе» [47].
Как будто не было и приостановления действия смертной казни, введенного Елизаветой Петровной. Все это воскрешало мрачную эпоху многочисленных смертных казней при Алексее Михайловиче и Петре I.
При подавлении пугачевского восстания граф Никита Панин предлагал на виселицах и колесах «казнить злодеев и преступников подлого состояния, не останавливаясь за изданными о удержании над преступниками смертной казни Всемилостивейшими Указами».
Таким образом, у Екатерины слова резко расходились с делом; стремление казаться в глазах передовой мировой общественности прогрессивной и гуманной правительницей, заигрывание с Вольтером и Дидро находилось в резком противоречии с условиями русской действительности второй половины XVIII века, характеризующейся усилением крепостнического гнета и нещадной эксплуатацией народа. И тем не менее, идеи, высказанные в Наказе, имели широкий общественный резонанс и получили распространение в передовых слоях России той эпохи.
Если реакционные круги русского общества, дворянство и чиновничье—бюрократический аппарат не восприняли идей Наказа и не собирались вносить изменения в уголовное законодательство на его основе, то основные прогрессивные положения этого документа оказали огромное влияние на формирование новых уголовно—правовых взглядов целого ряда поколений.
Справедливости ради следует отметить, что вся жестокость уголовных наказаний в русском государстве в XVII и XVIII веках не идет ни в какое сравнение с жестокостями испанской инквизиции, ужасами «Каролины» и прочими изощренными формами мучительных наказаний, предусмотренных уголовным законодательством средневековых государств Западной Европы. Профессор Н.
Сергеевский справедливо отмечал: «грубы и жестоки были формы смертной казни в России, но до такого разнообразия и утонченности способов лишения жизни преступников, до таких сложных приспособлений к увеличению страдания преступника, какие мы находим в Западной Европе, наше отечество никогда не доходило» [48]. Во второй половине XVIII века в русском уголовном законодательстве наблюдается тенденция к сокращению смертной казни, а на практике — к ограничению ее применения. Если в XVII и первой половине XVIII века система наказаний соответствовала существовавшим феодально—крепостническим отношениям и не вызывала протеста даже со стороны многих прогрессивных мыслителей эпохи, то во второй половине XVIII века картина резко меняется.
Шаргородский, — определялась в этот период отношением к телесным и членовредительским наказаниям, отношением к требованиям отмены или ограничения применения смертной казни и уничтожения различных наказаний для разных сословий. Эти специальные требования неизбежно соединялись с общеполитическим требованием отмены крепостного права» [49].
Передовые русские мыслители рассматриваемого периода находились под воздействием прогрессивных идей западноевропейских просветителей XVIII века. Развивая их учение, они старались преломить его под углом зрения российской действительности, исходя из экономических и политических условий России.
Первым русским профессором—юристом, в чьих трудах получили выражение политико—правовые взгляды просветителей второй половины XVIII века, был С. Десницкий — Среди его многочисленных работ далеко не последнее место занимает книга «Слово о причинах смертных казней по делам криминальным» М. В ней он выступает ярым противником смертной казни и весьма аргументированно утверждает, что «…нет в свете кроме смертоубийства иного греха, который бы в чувствовании непристрастных и посторонних зрителей заслуживал смертного наказания».
Ярым противником смертной казни был и А. В «Проекте для разделения Уложения Российского» он указывал: «аксиомою поставить можно, что казнь смертная совсем не нужна разве из сожаления и по выбору преступника , что всякая жестокость и уродование не достигают в наказании своей цели» [50]. Радищев утверждал, что «…смертное наказание не может быть ни полезно,. Почто дерзаешь уродовать богообразие человека» [52]. В «Проекте для разделения Уложения Российского» сказано также: «Польза наказания телесного есть по крайней мере для меня проблема недоказанная.
Оно цели своей достигает ужасом. Но ужас не есть спасение и действует лишь мгновенно» [53]. В предлагаемой им системе наказаний смертная казнь отсутствует. Другой прогрессивный общественный деятель России того периода, товарищ и соученик А. Радищева в период учебы в Лейпциге, Ф. Ушаков также был противником смертной казни. В своей книге «О праве наказаний и о смертной казни» он ставит вопрос: «Смертная казнь, нужна ли и полезна ли в государстве, то есть в обществе людей, законами управляемом?
Ушаков был противником признания возмездия целью наказания. Наказание должно исправлять человека, а «…смертная казнь удивляет, но не исправляет; она скрепляет, но не трогает; но впечатление медленное и продолжительное оставляет человеку полную власть над собою.
Он соображает, сравнивает; следовательно, сие впечатление по существу своему есть действительнее, и тем полезнее. А если продолжительное впечатление глубокие в сердце человеческом оставляет черты, то долженствует следовать, что оно действует на человека сильнее» [55]. Следовательно, смертная казнь не достигает задачи «астного предупреждения и вообще находится в противоречии с целями частной и общей превенции.
Ушаков, выступая против смертной казни, был сторонником лишения свободы на длительные сроки, не исключая и вечную изоляцию от общества. Он также считал, что применение смертной казни способствует не сокращению, а росту преступности. Но в этот период были и иные взгляды. Так, князь М. Щербатов — выступал за максимально суровые уголовные наказания, ибо строгость наказания, по его глубокому убеждению, сдерживает людей от совершения преступлений.
В своем трактате «Размышления о смертной казни» М. Щербатов критикует путь, по которому движется русское законодательство. Щербатов и отвечает отрицательно. По его мнению, естественное право, «сходствуя с божественным законом», должно допускать смертную казнь. Эту меру следует применять также и в отношении «богохульца и развратника веры», «и предателя отечества». Щербатов старался доказать, что смертная казнь — наиболее действенное наказание, и свои сообщения о целесообразности и незаменимости смертной казни он обосновывал ссылками на историю Древнего Рима.
Сам нароа получал не жестокость, а твердость и безбоязненность смерти» [58]. Нетрудно заметить, что М. Щербатов был далек о — конкретно—исторического подхода к оценке социальных процессов и явлений, не видел существенных различий, которые имели место в общественных условиях Древнего Рима и России второй половины XVIII века.
Сторонником смертной казни в русском уголовном законодательстве был и выдающийся русский поэт В. Жуковский — В статье «О смертной казни» он писал: казнь «не иное, что как представитель строгой правды, преследующей зло и спасающей от него порядок общественный, установленный самим богом.
Смертная казнь, как угрожающая вдали своим мечом Немизида, как страх возможной погибели, как приведение, преследующее преступника, ужасна своим невидимым присутствием, и мысль о ней, конечно, воздерживает многих от злодейства» [59]. Жуковский, выступая против публичного совершения казни, полагал, что смертной казни следует придать «образ величественный, глубоко трогающий и ужасающий душу».
Анализируя статью В. Жуковского «О смертной казни», Н. Чернышевский не без иронии заметил, что она — «прекрасное свидетельство того, что идеализм и возвышенность чувств не мешают практической основательности» [60]. Таким образом, проблема «За и против смертной казни» довольно четко вырисовывается в общественно—политической мысли второй половины XVIII века. В году был разработан новый проект Уголовного уложения. В нем впервые в истории русского уголовного законодательства была разработана система наказаний, включенная в Общую часть.
Проект определял семь родов наказаний с подразделением их на разные степени: смертная казнь, лишение всех прав политических и гражданских гражданская смерть ; лишение свободы и чести, наказания позорные; бессрочное лишение свободы; денежные пени; церковное покаяние. Только в году проект Уголовного уложения был внесен на рассмотрение Государственного Совета незадолго до кончины Александра I.
Но этому проекту так и суждено было остаться проектом. Основная причина состояла в том, что серьезные возражения были высказаны относительно включения в систему наказаний смертной казни. Во главе решительных противников Проекта оказался адмирал граф Н. Это был государственный и общественный деятель крупного масштаба, образованнейший для своей эпохи человек с весьма радикальными взглядами. Он выступал за превращение России из экономически отсталой, феодально—крепостнической в передовую капиталистическую державу.
В области уголовного права он стоял на прогрессивных позициях и был абсолютным противником смертной казни. Его доводы сводились к следующему: смертная казнь в России отменена 70 лет назад императрицей Елизаветой и восстанавливать ее нет никакого резона. Мордвинов, — а знатнейшие по уголовной части писатели признали и доказали ненадобность и бесполезность смертной казни, приводя всем другим народам в изящный пример тому Россию» [61]. Он полагал, что применение смертной казни не может способствовать сокращению преступности, и приводил следующие доводы против смертной казни в условиях России того времени: «при настоящей степени благочиния, при усовершенствовании гражданских законов и заграждений, при сближении всех сословий в правах и взаимных нуждах и обязанностях, при внутренней страже и сильнейшей деятельности правительства… заговоры, бунты и возмущения менее опасны, нежели за полвека тому назад оные быть могли».
Мордвинов считал, что смертная казнь недопустима даже при совершении покушения на жизнь императора и членов его семьи, а также при бунтах и народных восстаниях.
В этих случаях, пишет он, «следует поставить самую высшую казнь, какие в разряде наказаний исчислены, кроме смертной казни». Свое отрицательное отношение к смертной казни Мордвинов подкрепляет ссылками на положения Беккариа и статьи екатерининского Наказа. Судья, постановляющий смертный приговор, невольно чувствует душевное содрагание: не есть ли это напоминание ему совестью о том, что он принимает на себя ему не принадлежащее?
Нравственный и всеобщий закон, воспрещающий убивать безоружного, должен ли измениться в своей правости в применении к обществу, а окованный, лишенный свободы, предаваемый смерти, по невозможности его быть далее вредным — не есть ли жертва бесполезная и невинная?
Мордвинов считал, что гораздо более действенными наказаниями являются лишение свободы, прав гражданства и каторжные работы. Вот его доводы: «Воин идет на смерть, ставя грудь против пуль и ядр за малый знак почести в петлицу.. Самоубийцы предают себя смерти, но никто еще не предавал себя каторге» [62]. Мы не случайно довольно подробно остановились на высказываниях графа Н.
Мордвинова о смертной казни, ибо никто до него в первой четверти XIX века с такой убедительностью и решительностью не выступал против этого наказания. Мнения Н. Мордвинова были рассмотрены Государственным Советом, а его доводы признаны весьма убедительными, и проект Уложения года не был одобрен. Любопытно, что император Александр I, знакомившийся с работой комиссии и знавший содержание Проекта, до его обсуждения не высказывался против включения в него смертной казни. В этом проявилась двойственность личности русского императора, то есть та черта характера, которая была подмечена многими историками.
В начале XIX века прогрессивные идеи в области уголовного права высказывались многими представителями передового дворянства, а также видными русскими криминалистами. Среди них были и ярые противники смертной казни. Так, видный русский юрист И. Лопухин, веря в исправимость даже самого закоренелого преступника, отрицательно относился к применению смертной казни даже и при исключительных обстоятельствах.
Другими словами, И. Лопухин отдавал предпочтение лишению свободы, соединенному с трудом осужденных. Резко отрицательное отношение к смертной казни прослеживается в трудах декабристов, особенно у П. Пестеля и Н. Пестелем была разработана целая система будущего уголовного законодательства [64].
Он был противником смертной казни. Считая, что лишение жизни другого человека допустимо лишь в условиях необходимой обороны, П. Пестель был убежден, что государство не обладает правом лишать жизни даже преступника. Применяя смертную казнь, государство выходит за пределы необходимости «бессовестно и зловластно», полагал он. Ведь ошибаться свойственно всем, ф том числе и судьям. В результате этого невиновный человек может быть привлечен к уголовной ответственности и необоснованно осужден.
Поэтому следует назначать такие наказания, которые позволили бы исправить ошибку суда. Смертная же казнь, соделывая всякое возмездие совершенно невозможным, по одной уже этой причине никогда уже не должна быть употреблена» [65]. Принципиальным противником смертной казни был и Н. Поспешим с благоговением почтить суеверие такого рода, — если бы монархи не имели других недостатков, кроме подобных, то народы были бы счастливы.
В неудобности и жестокости кнута согласны. Уничтожение оного желают многие. Но почтим уничтожение и смертной казни и ограничим уголовные наказания простым заклеймением.
Пусть такой закон милосердия ознаменует царствование Александра» [66]. Император Александр I, разумеется, не знал о пожеланиях Н. Тургенева, однако Уголовное уложение во время его царствования принято не было.
И в этом, как мы убедились выше, несомненная заслуга графа Н. Вообще при Александре I смертная казнь применялась крайне редко. Всего было казнено за 25 лет 24 человека. При этом подавляющее большинство казней приходится на период Великой Отечественной войны года, когда приговоры к смертной казни выносились военно—полевыми судами. Восшествие на престол императора Николая I ознаменовалось восстанием на Сенатской площади 14 декабря г.
Суд над декабристами осуществлялся не высшим судебным органом России — Сенатом хотя дела о преступлениях, затрагивающих основы государственного строя, были подсудны Сенату , а созданным в обход законам по указанию Николая I Особым судебным присутствием — Верховным уголовным судом.
Судьи были подобраны самим императором, который опасался, что Сенат не выполнит его волю. Процесс над декабристами проходил со многими процессуальными нарушениями. Смертный приговор был вынесен 36 декабристам. В обоснование применения смертной казни суд ссылался на Уложение года, Воинский устав года, Морской устав года, манифесты от 21 февраля и 24 октября г. В приговоре был определен способ применения смертной казни: четвертование, предусматривающееся 19 Артикулом воинского устава года [67].
Член Верховного уголовного суда, судившего декабристов, — граф Н. Мордвинов, принес апелляцию на приговор, считая его незаконным.
Мордвинов выдвинул те же аргументы, что и при обсуждении проекта Уголовного уложения. Возражая против казни, он ссылался при этом на елизаветинский Указ 29 апреля г.
Николай I, хотя и оставил апелляцию Мордвинова без внимания, тем не менее утвердил только пять смертных приговоров. Остальным приговоренным смертная казнь была заменена каторгой. Верховный уголовный суд действовал в полном соответствии с предписаниями императора.
Приговор Верховного уголовного суда после утверждения императором вступил в законную силу. Рылеев, П. Пестель, С. Муравьев—Апостол, М. Бестужев—Рюмин и П.
Вот описание казни декабристов, принадлежащее перу известного немецкого историка Иоганна Генриха Шницлера, очевидца этого события: «13 25 июля года близ крепостного вала, против небольшой и ветхой церкви св.
Троицы, на берегу Невы, начали с двух часов устраивать виселицу, таких размеров, чтобы на ней можно было повесить пятерых… Около трех часов тот же барабанный бой возвестил о прибытии приговоренных к смерти, но помилованных.
Их распределили по кучкам на довольно обширной площадке впереди вала, где возвышалась виселица. Каждая кучка стала против войск, в которых осужденные прежде служили.
Им прочли приговор, и затем велено было им стать на колена. С них срывали эполеты, знаки отличий и мундиры; над каждым переломлена шпага. Потом их одели в грубые серые шинели и провели мимо виселицы. Тут же горел костер, в который побросали их мундиры и знаки отличий.
По дальности расстояния зрителям было трудно распознать их в лицо; виднелись только серые шинели с поднятыми верхами, которыми закрывались их головы. Они восходили один за другим на помост и на скамейки, поставленные рядом под виселицею, в порядке, как было назначено в приговоре.
Пестель был крайним с правой, Каховский с левой стороны. Каждому обмотали шею веревкою; палач сошел с помоста, и в ту же минуту помост рухнул вниз.
Пестель и Каховский повисли, но трое тех, которые были промежду них, были пощажены смертью. Ужасное зрелище было представлено зрителям. Плохо затянутые веревки соскользнули по верху шинели, и несчастные попадали вниз в разверстую дыру, ударяясь о лестницы и скамейки. Так как государь находился в Царском Селе и никто не посмел отдать приказ об отсрочке казни, то им пришлось, кроме страшных ушибов, два раза испытать предсмертные муки.
Помост немедленно поправили и взвели на него упавших. Рылеев, несмотря на падение, шел твердо, но не мог удержаться от горестного восклицания: «Итак, скажут, что мне ничего не удалось, даже и умереть!
Бестужев—Рюмин, вероятно потерпевший более сильные ушибы, не мог держаться на ногах, и его взнесли. Опять затянули им шеи веревками и на этот раз успешно. Прошло несколько секунд, и барабанный бой возвестил, что человеческое правосудие исполнилось. Это было на исходе пятого часа. Войска и зрители разошлись в молчании. Час спустя вилесица была убрана.
Народ, толпившийся в течение дня у крепости, уже ничего не видел.
